Неточные совпадения
После
обеда, когда Долли вышла в свою комнату, Анна быстро встала и
подошла к брату, который закуривал сигару.
Варенька, услыхав голос Кити и выговор ее матери, быстро легкими шагами
подошла к Кити. Быстрота движений, краска, покрывавшая оживленное лицо, — всё показывало, что в ней происходило что-то необыкновенное. Кити знала, что̀ было это необыкновенное, и внимательно следила за ней. Она теперь позвала Вареньку только затем, чтобы мысленно благословить ее на то важное событие, которое, по мысли Кити, должно было совершиться нынче после
обеда в лесу.
После
обеда он
подошел к ней спросить, не пойдет ли она гулять. Она, не отвечая ему, обратилась
к тетке с вопросом...
Целый день мы работали не покладая рук, даже не останавливаясь на
обед, и все же прошли не больше 10 км. Бурелом, наледи, кочковатые болота, провалы между камней, занесенные снегом, создавали такие препятствия, что за 8 часов пути нам удалось сделать только 4,5 км, что составляет в среднем 560 м/ч.
К вечеру мы
подошли к гребню Сихотэ-Алиня. Барометр показывал 700 м.
Дерсу ужасно ругал китайцев за то, что они, бросив лудеву, не позаботились завалить ямы землей. Через час мы
подошли к знакомой нам Лудевой фанзе. Дерсу совсем оправился и хотел было сам идти разрушить лудеву, но я посоветовал ему остаться и отдохнуть до завтра. После
обеда я предложил всем китайцам стать на работу и приказал казакам следить за тем, чтобы все ямы были уничтожены.
Присутствие матушки приводило их в оцепенение, и что бы ни говорилось за столом, какие бы ни происходили бурные сцены, они ни одним движением не выказывали, что принимают в происходящем какое-нибудь участие. Молча садились они за
обед, молча
подходили после
обеда к отцу и
к матушке и отправлялись наверх, чтоб не сходить оттуда до завтрашнего
обеда.
К концу
обеда дедушка слегка совеет и даже начинает дремать. Но вот пирожное съедено, стулья с шумом отодвигаются. Дедушка, выполнивши обряд послеобеденного целованья (матушка и все дети
подходят к его руке), отправляется в свою комнату и укладывается на отдых.
Знакомство с купленным мальчиком завязать было трудно. Даже в то время, когда пан Уляницкий уходил в свою должность, его мальчик сидел взаперти, выходя лишь за самыми необходимыми делами: вынести сор, принести воды, сходить с судками за
обедом. Когда мы при случае
подходили к нему и заговаривали, он глядел волчком, пугливо потуплял свои черные круглые глаза и старался поскорее уйти, как будто разговор с нами представлял для него опасность.
— Как приехала сюда Розанова? — спросил он,
подойдя после
обеда к Лизе.
Мать, которая страдала больше меня, беспрестанно
подходила к дверям, чтоб слышать, что я говорю, и смотреть на меня в дверную щель; она имела твердость не входить ко мне до
обеда.
После
обеда я отправился в сад, но без ружья. Я дал было себе слово не
подходить к «засекинскому саду», но неотразимая сила влекла меня туда — и недаром. Не успел я приблизиться
к забору, как увидел Зинаиду. На этот раз она была одна. Она держала в руках книжку и медленно шла по дорожке. Она меня не замечала.
Мы вышли в экскурсию после
обеда и,
подойдя к горе, стали подыматься по глинистым обвалам, взрытым лопатами жителей и весенними потоками. Обвалы обнажали склоны горы, и кое-где из глины виднелись высунувшиеся наружу белые, истлевшие кости. В одном месте деревянный гроб выставлялся истлевшим углом, в другом — скалил зубы человеческий череп, уставясь на нас черными впадинами глаз.
И вот, улучив после
обеда минуту, Z.
подходит к X.
А после
обеда, когда наступило время двухчасового отдыха, Тучабский
подошел к Александрову, сидевшему на койке, положил ему свою огромную руку на голову и сурово-ласково сказал...
В этот день после нудного батальонного учения юнкера отдыхали и мылись перед
обедом. По какой-то странной блажи второкурсник третьей роты Павленко
подошел к фараону этой же роты Голубеву и сделал вид, что собирается щелкнуть его по носу. Голубев поднял руку, чтобы предотвратить щелчок. Но Павленко закричал: «Это что такое, фараон? Смирно! Руки по швам!» Он еще раз приблизил сложенные два пальца
к лицу Голубева. Но тут произошло нечто вовсе неожиданное. Скромный, всегда тихий и вежливый Голубев воскликнул...
К обеду, который, по обычаю, был подан сейчас, как пришли с похорон, были приглашены три священника (в том числе отец благочинный) и дьякон. Дьячкам была устроена особая трапеза в прихожей. Арина Петровна и сироты вышли в дорожном платье, но Иудушка и тут сделал вид, что не замечает.
Подойдя к закуске, Порфирий Владимирыч попросил отца благочинного благословить яствие и питие, затем налил себе и духовным отцам по рюмке водки, умилился и произнес...
После
обеда, когда в гостиной обносили кофе, князь особенно ласков был со всеми и,
подойдя к генералу с рыжими щетинистыми усами, старался показать ему, что он не заметил его неловкости.
Недотыкомка весь день юлила вокруг Передонова. Не дала заснуть после
обеда. Вконец измучила. Когда, уже
к вечеру, он начал было засыпать, его разбудила нивесть откуда взявшаяся шальная баба. Курносая, безобразная, она
подошла к его постели и забормотала...
Если б не мать, они
подошли бы, вероятно,
к самым избам никем не замеченные: семейство сидело за
обедом; тетка Анна, несмотря на весь страх, чувствуемый ею в присутствии мужа, который со вчерашнего дня ни с кем не перемолвил слова, упорно молчал и сохранял на лице своем суровое выражение, не пропускала все-таки случая заглядывать украдкою в окна, выходившие, как известно, на Оку; увидев сыновей, она забыла и самого Глеба — выпустила из рук кочергу, закричала пронзительным голосом: «Батюшки, идут!» — и сломя голову кинулась на двор.
— Вы простите меня, бога ради, Серафима Григорьевна, — начал он,
подойдя после
обеда к старухе Онучиной. — Я вам так много обязан и до сих пор не собрался даже поблагодарить вас.
И сестра тоже жила своею особою жизнью, которую тщательно скрывала от меня. Она часто шепталась с Машей. Когда я
подходил к ней, она вся сжималась, и взгляд ее становился виноватым, умоляющим; очевидно, в ее душе происходило что-то такое, чего она боялась или стыдилась. Чтобы как-нибудь не встретиться в саду или не остаться со мною вдвоем, она все время держалась около Маши, и мне приходилось говорить с нею редко, только за
обедом.
Миклаков слушал все это с понуренной головой и пасмурным лицом, и когда, после похорон, Николя Оглоблин, с распухшим от слез лицом,
подошел было
к нему и стал его приглашать ехать с ним на
обед, то Миклаков отказался наотрез и отправился в Московский трактир, где, под влиянием горестных воспоминаний об Елене и о постигшей ее участи, напился мертвецки пьян.
Таким образом проходит десять дней. Утром вставанье и потягиванье до трех часов; потом посещение старых товарищей и
обед с умеренной выпивкой; потом Шнейдерша и ужин с выпивкой неумеренной. На одиннадцатый день я
подхожу к зеркалу и удостоверяюсь, что глаза у меня налитые и совсем круглые. Значит, опять в самую точку попал.
Граф первоначально не поклонился ему и скромно спросил себе заурядный
обед с полбутылкой красного вина, но Янсутский, надоевший своей болтовней всей прислуге, сам
подошел к графу.
— О, совершенно верю! — продолжал восклицать Янсутский. — А я вот пойду позубоскалю немного над Офонькиным, — проговорил он, сочтя за лучшее перевести разговор на другой предмет, и затем,
подойдя к Офонькину и садясь около него, отнесся
к тому: — Василий Иванович, когда же вы дадите нам
обед?
После
обеда она
подошла к окошку с чувством некоторого беспокойства, но уже офицера не было, — и она про него забыла…
Мановский, все это, кажется, заметивший, сейчас же
подошел с разговором
к дамам, а мужчины, не осмеливаясь говорить с графом, расселись по уголкам. Таким образом, Сапега опять заговорил с Анной Павловной. Он рассказывал ей о Петербурге, припомнил с нею старых знакомых, описывал успехи в свете ее сверстниц. Так время прошло до
обеда. За столом граф поместился возле хозяйки. Мановский продолжал занимать прочих гостей.
Владимир Сергеич попросил Ипатова познакомить его с Егором Капитонычем. Между ними завязался разговор, Марья Павловна не принимала в нем участия;
к ней подсел Иван Ильич, да и тот сказал ей всего слова два; девочки
подошли к нему и начали что-то шёпотом рассказывать… Вошла ключница, худая старуха, повязанная темным платком, и объявила, что
обед готов. Все отправились в столовую.
Окончив
обед, я
подошел к баронессе, чтобы поблагодарить ее, и, целуя ее руку, тихо сказал ей...
Вот в конце
обеда вышел правитель из своих палат и начал обходить столы. Кого спросит о чем, кому ласковое слово скажет, а за ним идут слуги с деньгами и платьем и всех оделяют. Обошел всех и
подходит к последнему столу, где слепая артель сидела. Увидел правителя поводырь — и задрожал и побледнел весь.
— Поди сюда! — сказал я грубо,
подходя после
обеда к графу.
Отъехавши верст сорок, он опять остановился кормить, отдохнул в сенях на постоялом дворе и в
обед вышел на крыльцо и велел поставить самовар; достал гитару и стал играть; вдруг ко двору подъезжает тройка с колокольчиком, и из повозки выходит чиновник с двумя солдатами,
подходит к Аксенову и спрашивает: кто, откуда?
— Неправда! — вырвались переполнявшие меня злоба, гнев и страдание. — Я никогда еще не лгала — за всю мою жизнь, мадемуазель! Слышите ли! Ни-ког-да! Передник я сниму. Но я очень жалею, что не могу доказать, что лгунья — не я, так как никто не видел и не слышал, как я
подходила к вам после
обеда в столовой и отпросилась
к сестре.
Старики рассказывают, что однажды Потемкин зимой в Москве проживал;
подошел Григорий Богослов — его именины; как раз
к концу
обеда прискакал от Поташова нарочный с такими плодами, каких ни в Москве, ни в Петербурге никто и не видывал.
Он был уверен, что весь этот разговор веден его дочерью просто ради шутки; но это была с его стороны большая ошибка, которая и обнаружилась на другой же день, когда старик и старуха Гриневичи сидели вместе после
обеда в садовой беседке, и
к ним совершенно неожиданно
подошла дочь вместе с генералом Синтяниным и попросила благословения на брак.
И он вдруг вспомнил, как однажды в земской управе, когда он разговаривал с бухгалтером,
к конторке
подошел какой-то господин с темными глазами, черноволосый, худой, бледный; у него было неприятное выражение глаз, какое бывает у людей, которые долго спали после
обеда, и оно портило его тонкий, умный профиль; и высокие сапоги, в которых он был, не тли
к нему, казались грубыми. Бухгалтер представил: «Это наш земский агент».
Холодно, холодно в нашем домишке. Я после
обеда читал у стола, кутаясь в пальто. Ноги стыли, холод вздрагивающим трепетом проносился по коже, глубоко внутри все захолодело. Я
подходил к теплой печке, грелся, жар шел через спину внутрь. Садился
к столу, — и холод охватывал нагретую спину. Вялая теплота бессильно уходила из тела, и становилось еще холоднее.
Перед торжественным
обедом в Грановитой палате, и особенно после него, императрица несколько раз
подходила к окнам палаты и сама бросала в народ золотые и серебряные жетоны.
Голова у ней все сильнее разбаливалась, но она продолжала принимать гостей, перешла из будуара в гостиную и села на диван, говорила очень мало, всем улыбалась. Перед ней мелькали женские и мужские лица, некоторые мужчины
подходили к руке, приехал и старичок губернатор, и до шести часов в гостиной гудел разговор, кажется, подавали чай. Чувствовалось большое возбуждение… Незадолго до
обеда явился Александр Ильич, тоже в мундире… Она помнит, как в тумане, что он ее поцеловал, пожал руку и сказал...
— Прощай, мой друг, — сказал он, смягчая свой голос, и
подошел к столу. —
Обед затянется.
Ей захотелось позлить Лору, забыв свои невеселые думы, занявшись другим. Она взглянула на часы. Через два часа должен быть
обед. Без сомнения, князь останется обедать. Анжелика
подошла к шкафу и выбрала хорошенькое платье золотистого цвета, в котором она была неотразима.
После
обеда принц Нассау-Зиген
подошел к императрице и сказал, что он так тронут всем виденным, что поцеловал бы ее руку, если бы на то осмелился.
Обед прошел весело и оживленно. Сама тетушка объявила своего племянника Глеба Алексеевича и Дарью Николаевну Иванову женихом и невестой. Общее одобрение было на это красноречивым ответом. Глеб Алексеевич Салтыков был положительно на седьмом небе. Все собравшиеся у Глафиры Петровны родственики
подходили к нему и с непритворной искренностью поздравляли его с таким прелестным выбором. Глеб Алексеевич улыбался, жал руки и был положительно на верху блаженства.
На третий день праздника после
обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром
к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна-шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату,
подошла к Соне, посмотрела, чтó она делает, потом
подошла к матери и молча остановилась.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время
обеда. Уйдя
к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках
подошла к комнате графини и остановилась.